В поисках интересных книг во второй половине 80-х с подачи друзей повадился ездить в Первопрестольную на её тогда ещё стихийные рынки, например на Измайловской. Надо сказать, мильцанеры то гоняли тогда книжных жучков вполне активно, приключеньев-впечатленьев не передать. Затем стало полегче - нашли неплохой клуб в ДК Ильича, потом стали ездить и в Люберцы. В Москве клубы тоже перепархивали с места на место, был книжный рынок даже недалеко от моих родственников живших в районе Динамо, в конце концов ситуация устаканилась, и с 90-х годов центральным сборищем продавцов и покупателей книг, потеснив спортсменов, стал «Олимпийский» на Проспекте Мира. Нет, утюжил, понятно и книжные магазины и «толкучки» рядом с ними. Бесспорно, Первопрестольная сыграла существенную роль в пополнении моей коллекции как книг, так и музыки, но Горбушка это уже совершенно отдельная песня… В один из таких походов натолкнулся на интересную книгу «Сказки» Валерии Даувальдер, ею же иллюстрированные, но качество печати было такое ужасное, что красота иллюстраций только угадывалась, тем не менее приобрёл это издание и не особенно о том сожалею.

Честно признаюсь: саму книгу практически не читал, но всякий раз беря её в руки пытался разглядеть там иллюстрации. Выкладывая здесь лишь незначительную часть их, сдобрю оные текстом вводной статьи написанной самим автором книги и иллюстраций:

СКАЗКИ ЖИЗНИ

Уже в три года я научилась читать и написала первые слова — «Царевна Лебедь», а около шести лет — мое первое стихотворение. В Енакиево в 1934 году я окончила десятилетку и музыкальную школу. Это был год, когда меня увезли из России. Долгие годы я не могла с этим примириться и не «привилась» на чужой земле до сего дня. Сказалась моя неразрывная связь с природой, о ней и ей я писала в рифмах и красках.

На протяжении всей моей жизни от того дня, когда я крошечной девочкой впервые увидела репродукции картин Виктора Васнецова он, а впоследствии его брат Аполлинарий, стали моим недосягаемым идеалом. Не могу сказать, что я подражала им, в моих первых иллюстрациях скорее был Билибин, но братья Васнецовы всегда были в моем сердце и мысленно я всегда обращалась к ним. Поэтому, когда я писала и рисовала самое близкое и понятное мне — лес, однажды я «нашла» в нем васнецовского деда-ведуна («Марина-русалка»).

Во мне заложена неискоренимая любовь к людям и их лицам, потому как моя станковая живопись, так и иллюстрации являются бесчисленным рядом портретов. Впрочем, станковую живопись я оставила тотчас по окончании школы искусств, не создав ни одной картины, а этюды и портреты были немногочисленны и творческих восторгов не пробуждали. В те годы я думала, что мое призвание — скульптура. Но жадно всем интересуясь, еще находясь в школе искусств в Фрибурге, я ежедневно посещала знакомых профессоров и студентов химии, анатомии, ботаники и зоологии. Работая с красками, заинтересовалась окрашивающими веществами и, нечаянно, в химической лаборатории я нашла тот базовый материал, который стал основой изготовления моих красок. Так рождается мой первый рисунок ищущего неведомое счастье рыцаря.

В эту пору в городе был дан концерт, решивший направление моего дальнейшего творчества. Голос юного певца Джузеппе Ди Стефано, впоследствии ставшего первым пев¬цом мира, настолько захватил меня, что весь остаток ночи я пишу о нем сказку — первую мою сказку «Любава», за которой следуют дру¬гие. Сказки жизни. Не должны ли быть иллю¬страции к таким сказкам особенными? Уже хотя бы потому, что ведь и краски мои осо¬бенные, насыщенные светом. Это будут не только рисунки, это должны быть картины и, если увеличить их, они должны быть не только точны технически как и в малом фор¬мате, но также выявлять композиционный акцент в целостном, психологическую остроту образа и колористический строй. Они должны иметь самостоятельное художественное значе¬ние, они должны звучать, потому что я сама всегда полна звучания, я всегда слышу музыку и едва успеваю записать тему, всего лишь несколько строк, и только иногда какое-нибудь стихотворение превратится в романс. Но бывает и наоборот: я записываю звучащее во мне, а это не только звуки, но и слова.

Если сказки, стихотворения и рассказы рождаются спонтанно, без какого бы то ни было усилия с моей стороны, то рисунки-карти¬ны требуют много дней кропотливого труда. Главное в нем — портретная похожесть персо¬нажей, общее — отсутствие предметов, пленерность, штриховая техника. В процессе работы мне кажется удачной оценка персонажа, моде¬лирование сфуматуры, цветовое звучание... Но когда работа окончена, сомнения начинают терзать меня, поэтому некоторые сказки оста¬лись без иллюстраций, другие — лишь с одной, и только четыре — «Любава», «Грибной пере¬полох», «Голубая стрекоза», «Петушок и бо¬бок» — вышли отдельными альбомами на трех языках.

У меня много времени остается для музы¬ки, скульптуры, скитаний по лесу, для про¬должения образования (теология, психология, машиностроение), для множества людей, для дальних путешествий. В горестный год больший душевных потрясений (смерть горячо любимого отца и многое другое) Бог подарил мне еще одну сказку жизни — драгоценные камни.

Однажды на берегу Искии я и сын нашли красивые цветные камушки, из которых сын хотел сделать мозаику — морское дно. Не было лишь голубых. По возвращении в Цюрих, где мы теперь живем, я обратилась к ювелиру с просьбой отдать мне какие-либо остатки от гранения, а он направил меня к гранильщику — крохотному старичку, словно вышедшему из книги братьев Гримм. Посмотрев на меня и справившись о дате моего рождения, он дал мне не только желаемый лазурит, но стал уговаривать взять все, что мне понравится. Я взяла немного и шутя сделала первую мозаику — розу, а затем вторую — фиалки.

— У меня больше нет камней для вас, — сказал мне мой старичок, — но поезжайте к моему другу в копях и берите сколько хотите.

Теперь я почти не рисую, но сама обрабатываю (на кухне у меня стоит самодельный станок) камни для моих мозаик. Я знаю, что камни нельзя гранить, их надо «открывать», «освобождать душу камня», так учил меня мой наставник. Мозаики берут много времени, но технику «открывать» камни не для ювелирных изделий, как это делал сам наставник, а для мозаик — еще никто не нашел, и меня радует, что я могла бы теперь ответить на роковой вопрос пуговочника Пер Гюнту Ибсена — «где был самим собою ты, таким, каким был создан быть»...

Валерия Даувалъдер

вернуться в рубрику